Игумен Нектарий (Морозов)
…огромное количество людей приходит на Светлой седмице, готовясь причащаться, на исповедь с одним и тем же: они говорят, что вот сейчас такое время, когда надо радоваться, надо ликовать, а этой радости и ликования почему-то в сердце нет; сначала было, а потом куда-то исчезло.
Действительно, Пасха и пасхальный период – это период совершенно особенный, когда вся вселенная должна радоваться, но вместе с тем мы видим, что вся вселенная не радуется, а радуются только те люди, которые понимают, каким важнейшим, единственным по своей важности событием стало для нас Воскресение Христово.
Воскресение Христово и надежда на наше будущее воскресение – это есть то, что является стержнем всего нашего бытия, потому что побеждена смерть, побежден грех, и мы уже не являемся пленниками ни смерти, ни греха и способны жить вечно, причем не просто вечно, а вечно блаженно.
Но если наше сердце не удостоверяет нас в том, что конкретно мы можем этой жизни сподобиться, если в нас слишком много действует тех страстей, которые нас убеждают в том, что, скорее всего, мы можем не спастись, а погибнуть, – то, конечно, наше сердце оказывается чуждым этой радости, ничем не затемненной, не замутненной, которая должна присутствовать в пасхальный период.
Собственно говоря, радуемся мы или не радуемся в это время, зависит от того, что в нашем сердце, и от того, какова наша жизнь. В какой-то момент, когда мы впервые слышим вновь, как поются слова «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на Небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити», сердце наполняется радостью.
Когда мы впервые после долгого перерыва вновь приветствуем друг друга словами «Христос воскресе!» и отвечаем «Воистину воскресе!», опять-таки наше сердце исполняется радости; а потом происходит какой-то небольшой откат: человек возвращается к себе самому, смотрит в себя и спрашивает: «А во мне есть некое свидетельство Воскресения? А в моем сердце сейчас присутствует Господь и наполняет Своим светом все, что есть во мне, или же там очень много мрака?».
И вот эти размышления, мне кажется, человека и лишают в значительной степени способности радоваться в это время.
… человеку порой кажется, что эта радость должна являться неким непременным атрибутом его христианского бытия. И, с одной стороны, вроде бы, действительно так, потому что жизнь в Боге связана с радостью о Боге.
Но, в то же время, мы можем видеть, как Господь порой и великих подвижников испытывал периодами сухости, какого-то душевного бесплодия, и было бы странно, если бы испытывая таким образом их, Господь бы не испытывал точно таким же образом и нас. Когда ты радуешься, когда тебе хорошо, то все дается очень легко, буквально крылья за спиной какие-то.
А вот в то время, когда от тебя эта радость скрывается, когда ты знаешь, что она есть, но в этот момент остаешься ее как бы чужд, очень трудно бывает и жить по-христиански, и какие-то маленькие подвиги христианские совершать.
Я помню, меня в свое время очень поразил пример жизни схиархимандрита Серафима (Романцова); это был один из Глинских старцев, который после вторичного разорения и закрытия этой обители подвизался на Кавказе. Когда уже приблизилось время ему умирать, он, по свидетельству очевидцев, лежал удивительно радостный, светлый и говорил, что к нему пришло то, чего он ждал всю свою жизнь.
Кто-то рассказывал, что еще будучи достаточно молодым монахом, он увидел во сне некую прекрасную деву. Она к нему подошла, он поразился ее красоте, и она ему сказала: мол, ты меня увидел, какова я есть, а теперь я оставляю тебя, но потом я вновь вернусь.
По его собственному объяснению, это была благодать Божия, которая явилась ему во всей своей силе и полноте, он почувствовал ее радость, а потом она от него, как он говорит, скрылась, и только лишь на смертном одре он вновь пережил ту радость, к которой шел всю свою жизнь. Бывает и так, поэтому было бы, наверное, очень большой ошибкой и очень большой самонадеянностью, если бы мы этой радости требовали от Бога, потому что так или иначе в таком отношении есть некая корысть.
Ведь корысть может быть не только материальной, она может быть и духовной. Преподобный Макарий Оптинский писал об этом кому-то из своих духовных чад, что вы все ищете каких-то конфет, а это духовное сластолюбие, и надо научиться обходиться и без них и притом хранить верность Богу.
Но вот как причудливо все бывает: когда человек отказывается от своего права на эту радость, когда он смиряется с тем, что Господь не обязан ему эту радость дать, она вдруг приходит. Стоит порой человеку сказать: «А я этой радости недостоин» – и на этом успокоиться, как в этот момент он вдруг чувствует, что его сердце начинает радоваться. Бывает и так.
Человек мог строго поститься, посещать практически все богослужения, которые только совершались за это время в храме, мог подвизаться для того, чтобы избавиться от действия тех страстей, которые он действительно ненавидит, но при этом пребывать в тех страстях, которые его сердцем возлюблены.
Чаще всего это происходит не каким-то явным образом – чаще всего человек обманывает самого себя и как бы не замечает этого. А вот это отсутствие радости становится для него неким обличением, поводом для того, чтобы он задумался.
А иногда бывает и так, что эта радость просто не дается человеку – потому, что ему полезнее в это время не радоваться, а упражняться в терпении. И так бывает тоже. Но вообще естественным образом радость обязательно должна в жизни христианина присутствовать, и при этом присутствовать не как что-то, что Господь должен ему дать.
Она должна приходить тогда, когда человек ее не ожидает. Если человек настроен на радость, если он считает, что вот сейчас будет радоваться, она не придет – она придет тогда, когда он не будет ее ждать. Точно так же, как человек, который сидит с шапкой на церковной паперти и ждет, чтобы ему что-то подали, никогда не может знать, кто ему даст деньги, а кто нет.
По большому счету, мы здесь те же самые нищие, которые просят милостыню, потому что все, что мы делаем, в том числе, и пост, и какие-то наши труды, и какие-то наши подвиги, чаще всего в кавычках – это настолько все мало само по себе, что, конечно, очень смешно, делая все это, считать, что за это ты обязательно должен что-то получить. Нет, ничего не должен – но получаешь.
Как правило, нам помогают распознать в себе страсти окружающие нас люди, потому что все, что доставляет нам чувство дискомфорта, какого-то неудобства в общении с людьми, все то, что нас обижает, расстраивает, огорчает – это и есть свидетельство о наших страстях. Потому что в этих ситуациях что-то задевает наше «я» и вызывает это болезненное ощущение.
Просто нужно научиться не в людях видеть виновников происходящего в нашей душе, а в самих себе искать причины того, почему мы испытываем это неудобство. И если человек настроен на то, чтобы в себе искать корень всех своих бед, их причины, то он их обязательно найдет. Если он будет искать в окружающих, то, конечно, не преуспеет ни в христианской жизни, ни в жизни как таковой.
Я помню, у одного из древних святых отцов было такое выражение: куда бы ты ни пошел, всегда, везде и во всем укоряй самого себя, и ты обретешь покой. Себя постоянно укоряй, себя во всем обвиняй, себя считай виноватым, и ты через это обретешь покой? Да, конечно. Потому что если человек во всем укоряет и обвиняет не самого себя, а окружающих, никакого покоя не будет. Будет бесконечная вражда, во-первых.
А во-вторых, дело даже не только во вражде: наше христианское самоукорение и самообвинение не является неким непрестанным посыпанием головы пеплом с безнадежным плачем и отчаянием, как понимают это некоторые люди.
Нет, когда мы себя в чем-то укоряем, то, увидев в себе какую-то червоточину, должны с ней в себе побороться, должны постараться от этого очиститься, должны постараться измениться, и потому вот это самоукорение является залогом продуктивной, очень серьезной работы над собой – конечно, без работы над собой самоукорение никакого плода не принесет.
Так что если мы ищем причину несчастий в окружающих, это безнадежно – мы не можем ничего сделать с окружающими, они есть как факт. А вот если мы ищем и находим в себе, то очень многое можем изменить, поэтому человек, себя укоряющий, себя обвиняющий, на самом деле оказывается человеком счастливым.
…более того, человеку, который живет среди родных, которым совершенно чужда его вера, в себе самом зачастую бывает трудно эту радость удержать, поскольку рядом находятся близкие люди, и нет чувства единства с ними, общности, потому что оказывается не разделенным ими то, что важнее всего для него. И для него естественно скорбеть и переживать за них, потому что он понимает, что эти люди, которых он любит, могут оказаться лишенными самого главного – вечной жизни со Христом. А уж как с ними поделиться…
Наверное, делиться можно, но только не каким-то явным, внешним образом – скорее, делиться можно своим состоянием. Ведь каждый из нас знает, что людям с нами иногда тяжело, а иногда им с нами легко и хорошо. Почему? Потому что все зависит от того, что в этот момент в нас, что в нашем сердце.
То есть наше сердце становится источником радости или скорби не только для нас, но и для окружающих нас людей. Таким вот образом, прикровенным, делиться радостью можно и нужно. Скорее, это так и должно происходить, чтобы люди, видя нашу радость, сами хотели узнать, в чем источник этой радости, в чем ее объяснение. А если мы начинаем говорить об этой радости, но при этом люди не чувствуют этого света в нашем сердце, этого тепла, то такая проповедь будет скорее антипроповедью. Так зачастую и бывает.
Научиться радоваться можно, хотя, наверное, корректней было бы сказать «можно сделать себя способным радоваться». Человек может всегда роптать, малодушествовать, может всегда и во всем видеть некую отрицательную сторону жизни, а таких сторон в жизни всегда бывает предостаточно. А может за все, с ним происходящее, благодарить Бога и ко всему, с ним происходящему, относиться духовно.
Ну вот, скажем, о тех же ближних, которые нас иногда задевают или обижают… Когда человек считает, что это несправедливость по отношению к нему, считает, что мир страшный, жестокий и люди в нем такие же страшные и жестокие – то действительно, вся его жизнь каким-то мраком наполняется.
Но человек может думать иначе. Он может думать: «Это мое сердце гордое, мое сердце тщеславное, мое сердце самолюбивое, и вот этот человек, который меня сейчас обидел или оскорбил – это не просто человек, это тот, кого послал Господь для того, чтобы хотя бы немного исправить и исцелить мое сердце. А вот эта неудача, которая меня постигла – это опять-таки то, что меня смиряет, и я чувствую, что это смирение для меня гораздо полезнее, нежели благополучный исход того дела, которое я пытался предпринять».
То есть весь вопрос заключается в том, что для человека приоритетно: достижение каких-то временных целей, удача здесь или же те изменения, которые в нас хотел бы произвести Господь посредством всего того, что Он действительно с нами творит.
И если человек способен за это благодарить Бога, если он способен во всем видеть действие Божие, если он способен во всем видеть Промысл Божий о себе, он, конечно, научится радоваться.
А если человек будет малодушествовать, роптать, переживать и огорчаться, то он порой и явного дара Божия не заметит, пройдет мимо него.
статистика просмотров(172)